Царь-девица с чёрным поясом: анализ иллюстраций сказки "Конёк-Горбунок". Царь-девица с чёрным поясом: анализ иллюстраций сказки "Конёк-Горбунок" Иллюстраторы сказки конек горбунок в 1956 годах

Оказывается, можно перечитывать произведения, которые ты, казалось бы, знаешь едва ли не наизусть, и находить что-то новое. Да притом не мелочь типа упущенной вниманием фразы или предложения, или просто пересмотреть взгляд на известные тебе события. А вот именно целый новый большой кусок!

Наверняка я читал Конька-Горбунка в детстве, однако я этого не помню, и в моём сознании весь сюжет сохранился из мультфильма, классного, любимого всеми, много раз пересматриваемого. И всё время считал я, что текст в нём полностью воспроизводит произведение. Как и в "Сказке о царе Салтане", например. Представляете, каково было моё удивление, когда вчера, читая Конёчка, я обнаружил совершенно неизвестные мне события, развернувшиеся в море-окияне?! Нет, серьёзно, изумлению не было предела. Оказывается, мультик-то неполон! И почему это в него не включили такой колоритный кусок, хотелось бы мне знать?! Про ерша-задираку, кита-царя морей, дельфинов и осетров... Теперь это моя любимая часть текста в Коньке!

А то, как нарисовал её Милашевский, полный восторг! Как подметил-то, а? :)

Осетры тут поклонились,
В земский суд бежать пустились
И велели в тот же час
От кита писать указ,
Чтоб гонцов скорей послали
И Ерша того поймали.
Лещ, услыша сей приказ,
Именной писал указ;
Сом (советником он звался)
Под указом подписался;
Чёрный рак указ сложил
И печати приложил.
Двух дельфинов тут призвали
И, отдав указ, сказали,
Чтоб, от имени царя,
Обежали все моря
И того Ерша-гуляку,
Крикуна и забияку,
Где бы ни было, нашли,
К государю привели.
Тут дельфины поклонились
И Ерша искать пустились.


Ищут час они в морях,
Ищут час они в реках,
Все озера исходили,
Все проливы переплыли,
Не могли Ерша сыскать
И вернулися назад,
Чуть не плача от печали…
Вдруг дельфины услыхали,
Где-то в маленьком пруде
Крик неслыханный в воде.
В пруд дельфины завернули
И на дно его нырнули, -
Глядь: в пруде, под камышом,
Ёрш дерётся с Карасём.
«Смирно! Черти б вас побрали!
Вишь, содом какой подняли,
Словно важные бойцы!» -
Закричали им гонцы.
«Ну, а вам какое дело? -
Ёрш кричит дельфинам смело. -
Я шутить ведь не люблю,
Разом всех переколю!» -
«Ох ты, вечная гуляка,
И крикун, и забияка!
Всё бы, дрянь, тебе гулять,
Всё бы драться да кричать.
Дома - нет ведь, не сидится!..
Ну, да что с тобой рядиться, -
Вот тебе царёв указ,
Чтоб ты плыл к нему тотчас».

Тут проказника дельфины
Подхватили под щетины
И отправились назад.
Ёрш ну рваться и кричать:
«Будьте милостивы, братцы!
Дайте чуточку подраться.
Распроклятый тот Карась
Поносил меня вчерась
При честном при всем собранье
Неподобной разной бранью…»
Долго Ёрш ещё кричал,
Наконец и замолчал;
А проказника дельфины
Всё тащили за щетины,
Ничего не говоря,
И явились пред царя.


«Что ты долго не являлся?
Где ты, вражий сын, шатался?» -
Кит со гневом закричал.
На колени Ёрш упал,
И, признавшись в преступленье,
Он молился о прощенье.
«Ну, уж бог тебя простит! -
Кит державный говорит. -
Но за то твоё прощенье
Ты исполни повеленье».
«Рад стараться, Чудо-кит!» -
На коленях Ёрш пищит.
«Ты по всем морям гуляешь,
Так уж, верно, перстень знаешь
Царь-девицы?» - «Как не знать!
Можем разом отыскать». -
«Так ступай же поскорее
Да сыщи его живее!»


Тут, отдав царю поклон,
Ёрш пошёл, согнувшись, вон.
С царской дворней побранился,
За плотвой поволочился
И салакушкам шести
Нос разбил он на пути.
Совершив такое дело
В омут кинулся он смело
И в подводной глубине
Вырыл ящичек на дне -
Пуд по крайней мере во сто.
«О, здесь дело-то не просто!»
И давай из всех морей
Ёрш скликать к себе сельдей.


Сельди духом собралися,
Сундучок тащить взялися,
Только слышно и всего -
«У-у-у!» да «О-о-о!».
Но сколь сильно ни кричали,
Животы лишь надорвали,
А проклятый сундучок
Не дался и на вершок.
«Настоящие селёдки!
Вам кнута бы вместо водки!» -
Крикнул Ёрш со всех сердцов
И нырнул по осетров.
Осетры тут приплывают
И без крика подымают
Крепко ввязнувший в песок
С перстнем красный сундучок.
«Ну, ребятушки, смотрите,
Вы к царю теперь плывите,
Я ж пойду теперь ко дну
Да немножко отдохну:
Что-то сон одолевает,
Так глаза вот и смыкает…»
Осетры к царю плывут,
Ёрш-гуляка прямо в пруд
(Из которого дельфины
Утащили за щетины).
Чай, додраться с Карасём, -
Я не ведаю о том.

Не помню я, чтобы в мультфильме Иван с матерью-Солнцем разговоры говаривал, приветы от царь-девицы передавало... В общем, у Муха вышел вчера полный культпросвет:)

На мой взгляд, книга издана очень хорошо. Впечатления в целом самые положительные. Удобный формат, большой, но не огромный, немного меньше А4. Достаточно строгая, как это приличествует классике, но при том не мрачная обложка, с окошком-вырубкой. Рисунки Владимира Милашевского мне очень, очень нравятся. И это взрослые рисунки, в отличие от Конька Николая Кочергина, например (после того, как прочитал сказку, достал обе книги и сидел сравнивал рисунки). У Кочергина Иван едва ли не подросток, и конёчек такой милый, большеглазый. Здесь же Иван взрослый дядька, братья и подавно. А как нарисован терем золотой! Небесная светлица действительно парит в облаках, на небе. Как мы мне хотелось "петербуржский" вариант иметь!
Кстати, в данном издании питерско-московский микст рисунков! :)
Понравилось и как оформлены начала глав, и особенно буквицы (даже жаль, что их всего 3 - вначале каждой главы).
Качество печати некоторых рисунков мне показалось не самым лучшим.

Показывать все рисунки не вижу смысла, их достаточно в сети. Посмотреть можно у Иры Трухиной (заодно и сравнив московский и питерский варианты, и других Коньков-Горбунков) или именно эту новую книгу от ИДМ.

Царь-девица с чёрным поясом: анализ иллюстраций сказки "Конёк-Горбунок"

Мнение

Когда-то давно была у меня книжка "Конек-горбунок" изд. 1953 года - с иллюстрациями художника Н.М. Кочергина.

Какие же чудесные были там картинки - я могла часами их разглядывать! Впоследствии эту книжку переиздали всего один раз - НА АНГЛИЙСКОМ языке!

Потом было много других изданий той же сказки, но иллюстрации были так убоги, что смотреть на них было тошно. Особенно поражало, что Царь-Девицу стали рисовать явно "кавказской" национальности - сверху полуголой, а снизу - в шароварах, типа - в "костюме азербайджанско-иранского стиля", ага: в послесловии было сказано, что Ершов писал уже после Пушкина, стало быть образ Царь-Девицы перекликается с образом Шамаханской царицы (а Иван, кстати, был почему-то изображен с иранско-польским поясом - видимо, потому что Ершов писал уже после изгнания поляков из Кремля))

Помню, мама возмущалась, что этот художник даже сказку не прочел, ибо написано ясно, что на тереме матери Царь-Девицы - Месяца-Месяцовича:
...ИЗ ЗВЕЗД
ПРАВОСЛАВНЫЙ РУССКИЙ КРЕСТ.

То есть по смыслу сказки Царь-Девица никак не могла быть азербайджанкой-басурманкой. Но советских художников послесталинской эпохи это не смущало...

Для сравнения возьмем издание сказки "Конёк-Горбунок" 1953 года с иллюстрациями Н. Кочергина и издание "Конька-горбунка" - от 1976 года, "акварели В.А. Милашевского".

Того самого В.А. Милашевского, который писал:

"...Мне невыносим был сусально-пряничный стиль многих иллюстраций, касавшихся культуры допетровской Руси". ...Я ненавидел «конфетно-кондитерские» традиции стиля «а ля рюсс», но и не считал возможным просто перерисовывать старинные здания. Я постарался изучить русский стиль, его основные принципы, так детально, что приобрел некоторую свободу для «импровизаций».

Давайте же рассмотрим подробнее - что же это за "импровизации".

При первом же взгляде убеждаешься, что многое Милашевский попросту передрал с картин Н. Кочергина. Но кое-что действительно добавил от себя - типа, "сымпровизировал".

Вот как Кочергин изображает момент, когда Иван оседлал чудо-кобылицу:

Обратите внимание: лицо Ивана довольное, даже с хитринкой - он крепко сидит на спине кобылицы и всем своим видом показывает, что "сам не прост", что ей не удастся "силой иль обманом" справиться с Иваном.

А вот - вариант той же сцены в изображении Милашевского:

Неловкий Иван буквально распластался на спине кобылицы - у него только одна мысль: удержаться на ней хоть как-нибудь.

Его лицо испуганное и расстроенное:

Вот сцена возвращения Ивана в дом:

"...Вот он всходит на крыльцо,
Вот хватает за кольцо,
Что есть силы в дверь стучится,
Чуть что кровля не валится".

А вот - вариант Милашевского: практически то же самое, но изба грубее, на крыльце не хватает балясин, вход на крыльцо почему-то на другой стороне от зрителя, окошко крохотное.

Кольца в двери нет, Иван варварски вышибает дверь НОГОЙ: видимо, именно ТАК - по мысли Милашевского - русские входят в свои убогие избёнки...

Вот - сцена ярмарки в "град-столице" в изображении Кочергина:

"...Вот обедня наступает;
Городничий выезжает
В туфлях, в шапке меховой,
С сотней стражи городской.
Рядом едет с ним глашатый,
Длинноусый, бородатый;
Он в злату трубу трубит,
Громким голосом кричит"...

Милашевский предпочёл изобразить момент, когда городничий, удивившись "давке от народу" в конном ряду, "...приказ отряду дал, чтоб дорогу прочищал" :

"...Эй, вы, черти босоноги!
Прочь с дороги! прочь с дороги!
Закричали усачи
И ударили в бичи.
Тут народ зашевелился,
Шапки снял и раступился".

Эта иллюстрация изображена в книжке крупным планом, на двух страницах вразлёт - 30 и 31-й. Мы видим рассыпанные баранки и пирожки (видимо, по мнению Милашевского, это - основной товар в конном ряду), брошенные лапти (!!!), пояса и шапки на земле, рваную одежду нищих, народ - упавший на колени или спешно убегающий, клубы пыли и жестоких "усачей", которые хлещут бичами всех подряд. Кстати, а почему "ударили в бичи" непременно означает битьё людей? Насколько мне известно, бичами ловко "щёлкали" в воздухе для острастки.

Колокольня у Милашевского украшена золотой птицей, а церковь венчает какой-то непонятный предмет - даже затрудняюсь определить, на что он похож...

А вот - сцена, где царь восхищается конями (в изображении Кочергина):

"Глаз своих с коней не сводит,
Справа, слева к ним заходит,
Словом ласковым зовёт,
По спине их тихо бьёт,
Треплет шею их крутую,
Гладит гриву золотую..."

Но не таков Милашевский! Он изобразил момент торга царя и Ивана, причём обратите внимание, что горбунок-конёк прячется в сене, народ - на коленях, а царь не в сказочной короне, как у Кочергина, а в шапке Мономаха - видимо, для того, чтобы русская жизнь выглядела правдоподобнее.

А вот - сцена, где царь любуется жароптицевым пером - у Кочергина туфли царские аккуратно поставлены у кровати, на табуретке - ларец:

В интерпретации Милашевского - разбросанные царские сапоги (у кровати-то!), царская "одёжа" перекинута на стуле, на ней (сверху!) - стоит ларец, а на ларце небрежно нахлобучена шапка Мономаха:

А вот - сцена, где расстроенный Иван общается со своим коньком: у Кочергина Иван не только расстроен, но и собран, встревожен. Одежда Ивана в полном порядке:

У Милашевского в аналогичной сцене Иван лежит на сеновале полуодетый, без одного (!) сапога, полностью расслабленный - натурально, с бодуна:

Удивляет, что рядом с Иваном валяются почему-то целых ТРИ шапки! Намёк, что Иван с кем-то "соображал на троих"?

Сцена поимки жар-птицы - Кочергин изобразил триумф Ивана: он всё таки ПОЙМАЛ жар-птицу!

Так же Кочергин изображает триумф Ивана и в царских палатах: Иван держит жар-птицу с видом полного морального превосходства над теми, кто посылал его на гиблое дело.

Но, как вы уже наверное сами догадались, не таков Милашевский: вместо триумфального момента поимки жар-птицы он изобразил лишь выходку Ивана, когда тот, в порыве ликования, решил "пугнуть" слетевшихся жар-птиц.

Обратите внимание: видно корыто, бутылка, старая шуба мехом внутрь (это ли "кафтан"?), но нигде не видать пойманной жар-птицы. По тексту сказки - Иван засунул её в мешок, а мешок повесил на шею. Однако, и мешка этого на картинке нет.

Но самое интересное - это, конечно же, образ Царь-девицы. У Кочергина - златокудрая красавица в русском костюме:

"...Та девица, говорят,
Ездит в красном полушубке,
В золотой, ребята, шлюпке
И серебрянным веслом
Самолично правит в нём;
Разны песни попевает,
И на гусельцах играет"...

А вот - сцена поимки Царь-девицы: сам момент "хватания" длинной косы Кочергин не отобразил.

А теперь посмотрите, как то же самое изобразил Милашевский:

Перепуганная полуголая Царь-девица пытается удрать, но Иван крепко вцепился в её чёрную косу.

"...Ершов писал своего "Конька-Горбунка" уже после пушкинских "Сказок", и образ Царь-девицы перекликается с образом Шемаханской царицы, поэтому я девицу изображаю в костюме азербайджанско-иранского стиля." - см. "Примечание художника", стр.138.

Особенно умиляет чёрный пояс на девице - каратистка??

А вот - сцена, где царь пытается уговорить Царь-девицу выйти на него замуж: кроткая русская царевна "ничего не говоря, отвернулась от царя" .

А гордая и спесивая персиянка уселась на свою косу, и демонстрирует царю свои практически голые ноги:

Если кочергинский царь всегда в своей сказочной короне, то у Милашевского царь шапку Мономаха почему-то положил (уронил?) на пол.

А вот - терем Месяца Месяцовича в изображении Кочергина:

"...Из столбов хрустальный свод;
Все столбы те завитые
Хитро в змейки золотые;
На верхушках три звезды,
Вокруг терема сады;
На серебряных там ветках,
В раззолоченных во клетках
Птицы райские живут,
Песни царские поют.
А ведь терем с теремами
Будто город с деревнями;
А на тереме из звезд -
Православный русский крест".

Понятное дело, изображённая Кочергиным златокудрая русская красавица Царь-девица была русской православной веры.

А теперь поищите этот православный русский крест в варианте Милашевского:

Звёзд, впрочем, тоже не имеется.

Разговор с Месяцем Месяцовичем: мать Царь-девицы изображена в русской одежде, Иван сидит перед ней прямо, сняв шапку, которую держит в руке - так у Кочергина.

Обратите внимание на орнамент внутри терема.

У Милашевского плавающая в облаках мамаша азерско-иранской девицы имеет лицо типичной хохлушки - особенно умиляет её платок, завязанный на лбу.

Иван сидит, подбочась, в вульгарной позе - нога на ногу, шапка его лежит на полу, на столе - ананас, а в качестве внутреннего орнамента свода терема - ЗНАКИ ЗОДИАКА (!!!).

Да, да, если плохо видно - можно посмотреть крупным планом: "рыбы", "козерог", "весы" и что-то ещё...

Очень много внимания уделил Милашевский сценам личного унижения Ивана, от которого царь потребовал "искупаться в этих трёх больших котлах - в молоке и двух водах" :

Царь-девица с перекошенным от досады лицом по-свойски присела на перила и на сей раз демонстрирует публике свой немалый бюст (прорисован художником особо тщательно), шапка царя лежит на тех же перилах, Иван - испуганный и расстроенный.

В следующей сцене Иван уже полуголый, собирается окунуться к котёл, под которым полыхает огромное пламя, вокруг - испуганный народ, а на балконе - обратите внимание - у Царь-девицы откуда-то взялась ФАТА, коей она "завернулась" - закрыла себе лицо на мусульманский манер, чтобы "не видеть наготу" Ивана.

Кочергин, в отличие от Милашевского, изображает не унижение, а триумф героя после ныряния в котлы.

"...И такой он стал пригожий -
Что ни в сказке сказать,
Ни пером не написать!
Вот он в платье нарядился,
Царь-девице поклонился,
Осмотрелся, подбодрясь,
С важным видом, будто князь".

А вот - та же сцена у Милашевского:

Иван стал явно гомосексуального вида: завитой "причесончик", реденькие усики, намёк на бородёнку, и явно искусственно начернённые брови:

Однако, Царь-девица, потерявши всякий стыд, бросилась к нему, ажно размоталась невесть откуда взявшаяся мусульманская "фата", больше похожая на пояс или полотенце.

А вот - окончательный триумф сказочного героя, ставшего царём:

"...Царь царицу тут берёт,
В церковь Божию ведёт,
И с невестой молодою
Он обходит вкруг налою".

Этого Милашевский не изобразил - да и как, право слово, изобразить такое с мусульманкой?

Вот как Кочергин изображает последнюю сцену сказки - пир горой:

А вот как изображает то же самое Милашевский - опять на двух страницах сразу (стр. 126-127):

Баба держит в дымину пьяного мужика, из под лавок видны чьи-то ноги (кто-то уже упился вусмерть и упал), из явств на столах - токмо пироги и бутылки (с водкой, знамо дело), дурацкие пляски с медведем и шутки скоморохов.

Здесь видно, что у второго слева сидящего на лавке мужичка (который в странном каком-то одеянии и в шапке - возможно, дьяк?) торчит из кармана курица - украл потихоньку с общего стола?

В общем, выводы делайте сами.

Сказка с иллюстрациями Милашевского издавалась и в 1975, и в 1976 году, и позже - в 80-х, и в 90-х... Книга с иллюстрациями Кочергина после 1953 года была переиздана всего один раз НА АНГЛИЙСКОМ ЯЗЫКЕ, то есть на экспорт почему-то предпочитали демонстрировать именно кочергинские образы Руси...

А для русских детей было ещё множество изданий сказки с иллюстрациями других художников - например, некоего Георгия Юдина (1999), и иных - разбирать их подробно не имеет смысла, ибо все они - более-менее удачные перепевы с Милашевского. Скоморошно-нелепая, убогая и дурная Русь, эксцентрично-полуголая басурманка - в качестве заветной цели.

Интересно, хоть один раз переиздадут сказку "Конёк-горбунок" с иллюстрациями Кочергина? Или эти иллюстрации - не для развитой демократии?..

В продолжение темы

- после (в 1975 и позже).

- сперва,

- после.
То есть первоначально избиваемые люди были хотя бы одеты и прилично выглядели - потом Милашевский превратил их в жалких нищих, в порванной одежде.

Этой картинки:

сперва не было. Она появилась потом - для чего, судите сами.

Сперва картина торга выглядела так:

Тут народ стоит.

Потом стала такой:

Тут - народ на коленях.

Эти картинки сперва были:






а потом - исчезли.

Зато появилась картинка, где Иван пугает жар-птиц.

Первоначально страдающий на сеновале Иван ещё нормально одет и в обоих сапогах:

Потом уже - весь расхристанный и без сапога:

Первоначально Иван ловил Царь-девицу так:

На ней была белая блузка, прикрывающая бюст.

Потом - так:

Грудь девица под "красным полушубком" стала голая.

Первоначально царь был в шапке, а девицу приодели на русский лад:

Потом царь шапку Мономаха потерял, а у девицу Милашевский решил не переодевать:

Сцены с полуголым Иваном первоначально не было, а триумф героя выглядел так:

Потом трансформировался:

Ну и ещё маленькие детали.

Выражение лица и поза Ивана, когда его привели к царю - сперва горделиво-уверенные:

После - испуганные, растерянные:

Первоначально не было иллюстрации, которая изображает спешную эвакуацию народа с кита, а потом она появилась:

Жалкий крестьянский скарб: отломанные колёса, рассыпанные бочки, лошади в нелепых шляпах, самовар, подушки, оглобли, тут же - баба качает младенца... В общем. Милашевский хорошо добавил "жизненного" колорита.

И вот ещё - маленький, но красноречивый, штришок.
Первоначально сцена драки ерша с карасём выглядела так:

Обратите внимание на задний план: какая-то баба зашла в воду, какой-то парень спускается на поит лошадь...

А потом сценку "оживили":

У бабы - задранный подол, и она только делает вид, что полощет бельё, а на самом деле кокетничает с парнем на лошади.

По этим изменениям можно проследить постепенное выхолащивание русской культуры - десятилетиями внедряемое отвращение к русскости. Отвращение, закреплённое на ментальном уровне - постепенная подмена самой сути сказки, ведь образ Царь-девицы есть сказочная интерпретация идеи высшей Справедливости , если угодно - правды Божией. Старая власть, воплощенная в образе царя - власть развращённая, жестокая, несправедливая - получает по заслугам. Причём не народ убивает плохого царя, а его настигает кара Божья: он сам, добровольно, полез в кипящий котёл и... сварился.

Царь-девица - высшая Справедливость - обращается к народу со словами:

"Царь велел вам долго жить!
Я хочу царицей быть.
Люба ль я вам? Отвечайте!
Если люба, то признайте
Володетелем всего
И супруга моего!"
Тут царица замолчала,
На Ивана показала.

И народ выбрал её, ибо русские, вместо крючкотворства законов, руководствовались совестью - как высшей, Божией Справедливостью:

..."Люба, люба! -- все кричат. --
За тебя хоть в самый ад!
Твоего ради талана
Признаём царя Ивана!

То есть Ивана признали ради этой высшей Справедливости: он "обвенчался" с нею, и ТАК только он стал царём - то есть новой, справедливой властью.

Когда образ русской царевны принудительно отождествили с образом Шемаханской царицы - произошла ловкая идейная подмена: вместо своей русской Справедливости сказочный народ признал глубоко чуждую химеру, суть которой - кровавый раздор: из-за неё брат убивает брата, отец убивает сына, русские убивают друг друга...

Вся столица
Содрогнулась, а девица —
Хи-хи-хи! да ха-ха-ха!
Не боится, знать, греха.

Из-за басурманской химеры гибнет царь, и нет ему наследника (поубивали друг друга его сыновья):

С колесницы пал Дадон —
Охнул раз, — и умер он.

И куда же делась та вожделенная химера, из-за которой все напасти?

А царица вдруг пропала,
Будто вовсе не бывало.

Заметьте: это было написано почти за сто лет до русской революции, когда вместо русской монархии ("Царь-девицы") народу ловко впарили плод мысли западных мемзеров - учение о всемирной победе коммунизма (то есть "Шемаханскую царицу", которая сразу же после гибели советского царства - пропала, как и вовсе не бывало).

А после смерти Сталина советские радетели культуры решили позаботиться, чтобы народ так и не догадался - о чём же ему толковали великие русские поэты...

Итак, сравним с издание сказки “Конёк-Горбунок” 1953 года с
иллюстрациями русского художника Н. Кочергина
и
издание “Конька-горбунка” - 1976 года, “акварели В.А. Милашевского”.

Того самого, который писал:
”...Мне
невыносим был сусально-пряничный стиль
многих иллюстраций, касавшихся культуры
допетровской Руси”. ...Я ненавидел «конфетно-кондитерские»
традиции стиля «а ля рюсс», но и не считал
возможным просто перерисовывать старинные
здания. Я постарался изучить русский стиль,
его основные принципы, так детально, что
приобрел некоторую свободу для «импровизаций».

Давайте же рассмотрим подробнее - что же это
за “импровизации”.

При первом же взгляде убеждаешься, что
многое Милашевский попросту передрал с
картин Н. Кочергина. Но кое-что
действительно добавил от себя - типа, “сымпровизировал”.

Вот как Кочергин изображает момент, когда
Иван оседлал чудо-кобылицу:

Обратите внимание: лицо Ивана довольное, даже с хитринкой - он крепко сидит на спине
кобылицы и всем своим видом показывает, что “сам не прост”, что ей не удасться “силой иль обманом” справиться с Иваном.

А вот - вариант той же сцены в изображении
Милашевского:

Неловкий Иван буквально распластался на
спине кобылицы - у него только одна мысль:
удержаться на ней хоть как-нибудь.

Его лицо испуганное и расстроенное:

Вот сцена возвращения Ивана в дом:
”...Вот он
всходит на крыльцо,
Вот хватает за кольцо,
Что есть силы в дверь стучиться,
Чуть что кровля не валиться”.

А вот - вариант Милашевского: практически то
же самое, но изба грубее, на крыльце не
хватает балясин, вход на крыльцо почему-то
на другой стороне от зрителя, окошко
крохотное.

Кольца в двери нет, Иван варварски вышибает
дверь НОГОЙ: видимо, именно ТАК - по мысли
Милашевского - русские входят в свои убогие
избёнки...

Вот - сцена ярмарки в “град-столице” в
изображении Кочергина:

”...Вот
обедня наступает;
Городничий выезжает
В туфлях, в шапке меховой,
С сотней стражи городской.
Рядом едет с ним глашатый,
Длинноусый, бородатый;
Он в злату трубу трубит,
Громким голосом кричит”...

Милашевский предпочёл изобразить момент,
когда городничий, удивившись [i]”давке от
народу”

в конном ряду, ”...приказ
отряду дал, чтоб дорогу прочищал”:

”...Эй” вы,
черти босоноги!
Прочь с дороги! прочь с дороги!
Закричали усачи
И ударии в бичи.
Тут народ зашевелился,
Шапки снял и раступился”.

Эта иллюстрация изображена в книжке крупным планом, на двух страницах вразлёт - 30 и 31-й.

Мы видим рассыпанные баранки и пирожки (видимо,
по мнению Милашевского, это - основной товар
в конном ряду), брошенные лапти (!!!), пояса и
шапки на земле, рваную одежду нищих, народ -
упавший на колени или спешно убегающий,
клубы пыли и жестоких “усачей”, которые
хлещут бичами всех подряд. Кстати, а почему ”ударили
в бичи” непременно означает битьё
людей? Насколько мне известно, бичами ловко
“щёлкали” в воздухе для острастки.

Колокольня у Милашевского украшена золотой
птицей, а церковь венчает какой-то
непонятный предмет - даже затрудняюсь
определить, на что он похож...

А вот - сцена, где царь восхищается конями (в
изображении Кочергина): ”Глаз
своих с коней не сводит,
Справа, слева к ним заходит,
Словом ласковым зовёт,
По спине их тихо бьёт,
Треплет шею их крутую,
Гладит гриву золотую...”

Но не таков Милашевский! Он изобразил
момент торга царя и Ивана, причём обратите
внимание, что горбунок-конёк прячется в
сене, народ - на коленях, а царь не в
сказочной короне, как у Кочергина, а в шапке
Мономаха - видимо, для того, чтобы русская
жизнь выглядела правдоподобнее.

А вот - сцена, где царь любуется
жароптицевым пером - у Кочергина туфли
царские аккуратно поставлены у кровати, на
табуретке - ларец:

В интерпретации Милашевского -
разбросанные царские сапоги (у кровати-то!),
царская “одёжа” перекинута на стуле, на
ней (сверху!) - стоит ларец, а на ларце
небрежно нахлобучена шапка Мономаха:

А вот - сцена, где расстроенный Иван
общается со своим коньком: у Кочергина Иван
не только расстроен, но и собран, встревожен.
Одежда Ивана в полном порядке:

У Милашевского в аналогичной сцене Иван
лежит на сеновале полуодетый, без одного (!)
сапога, полностью расслабленный -
натурально, с бодуна:

Удивляет, что рядом с Иваном валяются
почему-то целых ТРИ шапки! Типа намёк, что
Иван с кем-то “соображал на троих”??

Сцена поимки жар-птицы - Кочергин изобразил
триумф Ивана: он всё таки ПОЙМАЛ жар-птицу!

Так же Кочергин изображает триумф Ивана и в
царских палатах: Иван держит жар-птицу с
видом полного морального превосходства над
теми, кто посылал его на гиблое дело.

Но, как вы уже наверное сами догадались, не таков Милашевский: вместо триумфального момента поимки жар-птицы он изобразил лишь выходку Ивана, когда тот, в порыве ликования, решил “пугнуть” слетевшихся жар-птиц.

Обратите внимание: видно корыто, бутылка, старая шуба мехом внутрь (это што ль “кафтан”?), но нигде не видать пойманной жар-птицы. По тексту сказки - Иван засунул её в мешок, а мешок повесил на шею. Однако, и мешка этого на картинке нет.

Но самое интересное - это, конечно же, образ
Царь-девицы. У Кочергина - златокудрая
красавица в русском костюме:

“...Та девица, говорят,
Ездит в красном полушубке,
В золотой, ребята, шлюпке
И серебрянным веслом
Самолично правит в нём;
Разны песни попевает,
И на гусельцах играет”...

А вот - сцена поимки Царь-девицы: сам момент
“хватания” длинной косы Кочергин не
отобразил.

А теперь зацените, как то же самое изобразил
Милашевский:

Перепуганная полуголая Царь-девица пытается удрать, но Иван крепко вцепился в её чёрную косу.

”...Ершов писал своего “Конька-Горбунка” уже после пушкинских “Сказок”, и образ Царь-девицы перекликается с образом Шемаханской царицы, поэтому я девицу изображаю в костюме азербайджанско-иранского стиля.” - см. “Примечание художника”, стр.138.

Особенно умиляет чёрный пояс на девице - каратистка??

А вот - сцена, где царь пытается уговорить
Царь-девицу выйти на него замуж: кроткая
русская царевна ”ничего не говоря,
отвернулась от царя” .

А гордая и спесивая персиянка уселась на
свою косу, и демонстрирует царю свои
практически голые ноги:

Если кочергинский царь всегда в своей
сказочной короне, то у Милашевского царь
шапку Мономаха почему-то положил (уронил?)
на пол.

А вот - терем Месяца Месяцовича в изображении Кочергина:

”...Из
столбов хрустальный свод;
Все столбы те завитые
Хитро в змейки золотые;
На верхушках три звезды,
Вокруг терема сады;
На серебряных там ветках,
В раззолоченных во клетках
Птицы райские живут,
Песни царские поют.
А ведь терем с теремами
Будто город с деревнями;
А на тереме из звезд -
Православный русский крест”.

Понятное дело, изображённая Кочергиным
златокудрая русская красавица Царь-девица
была русской православной веры.

А теперь поищите этот православный русский
крест в варианте Милашевского:

Звёзд, впрочем, тоже не имеется.

Разговор с Месяцем Месяцовичем: мать Царь-девицы
изображена в русской одежде, Иван сидит
перед ней прямо, сняв шапку, которую держит
в руке - так у Кочергина.

Обратите внимание на орнамент внутри
терема.

У Милашевского плавающая в облаках мамаша азерско-иранской девицы имеет лицо типичной хохлушки - особено умиляет её платок, завязанный на лбу.

Иван сидит, подбочась, в вульгарной позе - нога на ногу, шапка его лежит на полу, на столе - ананас, а в качестве внутреннего орнамента свода терема - ЗНАКИ ЗОДИАКА (!!!).

Да, да, если плохо видно - могу дать крупным планом: “рыбы”, “козерог”, “весы” и что-то ещё...

Очень много внимания уделил Милашевский сценам личного унижения Ивана, от которого царь потребовал ”искупаться в этих трёх больших котлах - в молоке и двух водах” :

Царь-девица с перекошенным от досады лицом по-свойски присела на перила и на сей раз
демонстрирует публике свой немалый бюст (прорисован художником особо тщательно), шапка царя лежит на тех же перилах, Иван - испуганный и расстроенный.

В следующей сцене Иван уже полуголый, собирается окунуться к котёл, под которым полыхает огромное пламя, вокруг -
испуганный народ, а на балконе - обратите внимание - у Царь-девицы откуда-то взялась
ФАТА, коей она ”завернулась” - закрыла себе лицо на мусульманский манер, чтобы ”не видеть наготу” Ивана.

Кочергин, в отличие от Милашевского,
изображает не унижение, а триумф героя
после ныряния в котлы.
”...И такой
он стал пригожий -
Что ни в сказке сказать,
Ни пером не написать!
Вот он в платье нарядился,
Царь-девице поклонился,
Осмотрелся, подбодрясь,
С важным видом, будто князь”.

А вот - та же сцена у Милашевского:

Иван стал явно педерастического вида -
зацените завитой причесончик, реденькие
усики, намёк на бородёнку, и явно
искусственно начернённые брови:

Однако, Царь-девица, потерявши всякий стыд,
бросилась к нему, ажно размоталась невесть
откуда взявшаяся мусульманская “фата”,
больше похожая на пояс или полотенце.

А вот - окончательный триумф сказочного
героя, ставшего царём:

”...Царь
царицу тут берёт,
В церковь божию ведёт,
И с невестой молодою
Он обходит вкруг налою”.

Этого Милашевский не изобразил - да и как, право слово, изобразить такое с мусульманкой?

Вот как Кочергин изображает последнюю
сцену сказки - пир горой:

А вот как изображает то же самое Милашевский - опять на двух страницах сразу (стр. 126-127):

Баба держит в дымину пьяного мужика, из под
лавок видны чьи-то ноги (кто-то уже упился
вусмерть и упал), из явств на столах - токмо
пироги и бутылки (с водкой, знамо дело),
дурацкие пляски с медведем и шутки
скоморохов.

Здесь видно, что у второго слева сидящего на
лавке мужичка (который в странном каком-то
одеянии и в шапке - типа, дьяк?) торчит из
кармана курица - украл потихоньку с общего
стола?

В общем, выводы делайте сами.

Сказка с иллюстрациями Милашевского
издавалась и в 1975, и в 1976 году, и позже - в 80-х,
и в 90-х... Книга с иллюстрациями Кочергина -
как я уже ранее отмечала - после 1953 года была
переиздана всего один раз НА АНГЛИЙСКОМ
ЯЗЫКЕ, то есть на экспорт почему-то
предпочитали демонстрировать именно
кочергинские образы Руси...

А для русских детей было ещё множество
изданий сказки с иллюстрациями других
художников - например, некоего Георгия
Юдина (1999), и иных - разбирать их подробно не
имеет смысла, ибо все они - более-менее
удачные перепевы с Милашевского.
Скоморошно-нелепая, убогая и дурная Русь,
эксцентрично-полуголая басурманка - в
качестве заветной цели.

Интересно, хоть один раз переиздадут сказку
“Конёк-горбунок” с иллюстрациями
Кочергина? Или эти иллюстрации - не для
развитой демократии?..